Как есть арбуз?

Коротенькие тёмные пальцы шустро выхватывают из горы фруктов мягкие бархатистые узбекские персики, немного бледные, но источающие тонкий аромат; смуглые синеватые сливы, аккуратно разложенные в ящике; прозрачный, чуть с дымкой, розовый виноград и раскладывает всё по кулькам.

- А целый есть?

- Конечно. Ильяс!..

Он бысто по-таджикски отправляет мальчика-подростка за арбузом в подсобку. И вот он, полосатый красавец, спускается с худенького плеча на весы и отправляется в пакет, крупный, звонкий.

Михродж незаметно для посетителей подкладывает мне в карман, для удобства нашитый на ватный чапан, купленный по случаю в Ташкенте, два жёлтых яблока.

- Подарок.

Пользуясь временным отсутствием других покупателей, он приводит в порядок свои фруктовые райские кущи, подсыпает канарейке немного зёрен ("Сердце подобно птице:
Любовь – ее голова, А два ее крыла – Это надежда и страх").

- В Душанбе не поедете? Наша мечеть как небо.

Арбуз почти вкатывается в кухню, гулко отзываясь на каждое прикосновение ("Фух, будто земной шар притащил. Тяжеленный!"). Крупным кухонным ножом рассекается зелёная сфера на две половины: ярко розовая сахарная мякоть распалась неровным краем. Красота! Тонкими длинными ломтями с хрупкой красноватой короной арбуз возложили на большое пельменное блюдо. Взяв большой гребень двумя руками отламываю кусок и отправляю его в рот, между пальцев стекает сок и пара косточек падают на край тарелки - вкуснотища!

- Мммм, как хрустит - отлично! Поздние арбузы самые-самые.

- А ты чего так крупно порезал?

- Чтоб рот куску радовался. Я тебе насечки сделал, чтобы есть было удобнее.

- Всё равно в рот не влезает.

- Это же арбуз, его надо есть так, чтобы уши были сырые.

- Это как?

- Вот так, хам-хам-хам!

- Ну, ты и варвар. Приличные люди вообще ложками едят.

- Ну, не знаю, ложкой как-то не интересно.

- Индира говорит, что казахи едят арбуз с лепёшкой.

- Кто-то рассказывал, что вкусно со сгущёнкой.

- Интересно. У всех свои рецепты. Кстати, про арбуз: давай у "наших" спросим, кто как ест? Земной шар, говоришь...

Гудки исходящего вызова.

- Асмик, приветствую! Я с места в карьер: как надо есть арбуз?

- Доброго вечера! У нас девять часов, вы чего вдруг про арбуз вспомнили на ночь глядя? Не хватает острых ощущений?

- Вроде того.

- Про арбуз поняла: мы тоже соскучились... Значит так, берёшь тонкий лаваш, заворачиваешь в него кусочек солёного сыра, отрезаешь ломтик арбуза и ам-ням-ням. А ещё можно в виде варенья, младшая только так и ест.

Она смотрела на его танец издалека, опустив точёный подбородок на тяжёлые серебряные браслеты - хрупкая литая статуэтка в восточном узорчатом великолепии ресторанного убранства. Его выход на площадку видела только она и уже не отводила агатовых глаз от складной фигурки. Саркиса было сложно узнать - интеллигентная сдержанность доктора философских наук и привычная скупость его жеста исчезли с первыми звуками уда, только стёкла очков привычно поблёскивали в полумраке. Этот маленький незаметный человек будто растворился в своей танцевальной истории: он расстилался по земле мягкими лапами барса, припадал на колено перед горным ручьём, обрушивался громыхающим камнепадом, выбрасывая вперёд жёсткие кисти рук, колени, стопы, лодыжки, он поворачивался вокруг скалы гривастым потоком, выпрыгивал из ущелья и умывался очистительным ливнем. Будто вся сила духа его гордого народа аккумулировалась в танце, повествуя о величии Арарата, смелости и красоте жизни.

Чёрной молнией взметнулся рядом Аскер, блестящий фотограф и внимательный наблюдатель, бросил к ногам огненный спелый гранат, ловко вскочил на полупальцы и пошёл, пошёл вокруг горной ланью, тонкий, статный, резкий. Выпростал мощным взмахом крестообразно руки и воспарил молодым орлом над Кавказом, свободный и бесстрашный. Засветились в руках танцовщиков клинки, закружили две острые фигуры друг против друга вокруг спелой фруктовой добычи, крупные точёные профили в перекличке с высокими прыжками, взмахами, выкриками, крепкими локтями, носками и пятками, вторящими ритму дхола, громкими бусинами нижущимися на стон дудука.

Оглушительный миг тишины расколол накал поединка. Замершие в последнем движении две мужские фигуры и серебро стали точным ударом вертикально вошедшее в крепкую фруктовую плоть рассыпались по узорчатому полу. Чуть заметный кивок высоко поднятого подбородка Аскера обозначил победителя схватки.

С королевским достоинством на вытянутых пальцах Саркис подал своё истекающее гранатовой кровью сердце Асмик. Будто древняя каменная скульптура, монументальная и строгая, она молча приняла его в свои маленькие белые ладони. Пара капелек сока упали на манжету и растворились в тёмно-красном крепе платья: Флора и Ануш - две улыбчивые маленькие кудряшки ждут их в родном Ереване.

Новый звонок.

- Привет! Как вкуснее есть арбуз?

Её хрустальный смех разрушает завесу расстояния.

- Помню, помню! Я люблю по-японски с солью или по-турецки - беайз пейнир, как канапе. А вообще: разве арбуз может быть не вкусным? Главное, чтобы был порезанным и без корок, и с вилкой обязательно.

- Я всё забываю спросить, как Вас зовут...

- Мех-бара, - она проговаривает мягко по слогам и её изящно подведённые раскосые глаза лучатся.

- Ой, как красиво звучит! А что означает Ваше имя?

- Предрассветный ветерок. Есть ещё мужской аналог - Мехбар (полумесяц), но тут совсем иной смысл.

В Баку она университетский преподаватель, несмотря на молодость, ценный научный сотрудник, опытный востоковед. При посещении музея Тимуридов, современно и богато убранного, именно она остановила моё внимание на женском перстне с потайным отсеком. Среди парадных портретов потомков Тамерлана, макетов мавзолеев, медресе, мечетей, обсерватории, элементов воинского облачения, монет, оружия, копий Корана, оно рисковало остаться незамеченным. "Глядите", - Мехбара внезапно остановилась, - "А вот здесь хранился яд. Восточные женщины не всегда могли броситься из окна в случае нападения, как поступали русские, а присутствие холодного оружия в гареме невозможно. Женская честь ценилась дороже смерти. По-моему, это завораживающе: смертельная красота!"

Следующий контакт быстро находится в телефонной памяти. Иракли сразу включается в игру.

- Как есть арбуз? С рыадостью!, - раскатистое "Рыа" заполняет весь его рот и округло вываливается прямо мне у ухо, - сначала варишь хинкали... Ты научилась есть хинкали? Мне за тебя больше не будет стыдно?

- Конечно, дорогой! Все ножи выбросила к чёртовой бабушке.

- Тамара, слышишь: Катерина теперь ест только хинкали и хачапури, потому что приборов в доме нет, - он заразительно хохочет хорошо поставленным баритоном. - А ты теперь толстая?

- Иракли, не отвлекайся!

- Это не я, это Тамара, - судя по возмущённым крикам на дальнем плане, жена Иракли тут не при чём. - Ладно, ладно. Горячий шоти, лепёшки мчади, закуски, потом разливаешь вино всем и тамада говорит дидэба уфалс - тост за Бога...

- Иракли! Как быть с арбузом?

- Вот я и говорю. Слово грузина святое: грузин сказал - грузин сделал. Сейчас, погоди...

- Арбуз, Иракли!

Он сладко причмокивает.

- Отвариваешь хинкали, выкладываешь их красиво на большую тарелку - к арбузу обязательно брынза или имеретинский сыр. Кстати, поджаренный тоже хорошо. И тост за Родину и тех, кто не с нами. Потом...

- Иракли, ты прекрасен! Обнимаю вас с Тамарой.

Он оказался неожиданным и пронзительно-величавым. Протяжный тёплый гул обнял, окутал и полился дивной мелодией через могучую грудь и горло Иракли. Грузный исполин с детским взглядом умных глаз, седеющими аккуратными бородой и усами, он сам по себе был воплощением народной и культурной мощи, такие же крепкие и крупные, цельные и красивые его скульптуры сразу выделялись на общем осмотре выставки. Геракл, как есть! Словно, ладно и смело высеченный из скалы, уперев в колени угловатые руки, он пел всем нутром застольную песню за и для всех нас, гостей и хозяев этого торжества искусства и дружбы. Всегда жизнерадостный и светлый, по-отечески заботливый даже с самыми возрастными художниками, он первый почувствовал момент скорого прощания. Медленно и ровно горело внутри него пламя очага, любви и благодарности и от его песни хотелось смеяться и плакать одновременно.

Застыли холодными зеркалами глаза Оксаны, будто все славянские росы, все дожди Белорусского Полесья, все снега заповедной Пущи должны были выпасть, ради рождения этого изумительного цвета глаз: серо-голубого, с изумрудным подтоном и золотистыми крапинами. И живопись у неё такая же нежная и прозрачная. Сколько огня и воды в одном восхитительном моменте! И это чистое пение без аккомпанемента, объёмное и горячее, и величавость склонённых голов, и неотрывный от Оксаниной тёмно-русой косы взгляд Аскера, и преломлённый в начале трапезы по старой узбекской традиции хлеб в пухлых красивых пальцах Сухроба хозяина застолья - и прощальные объятия согревали всю многочасовую дорогу домой. И долго ещё слышались голоса:

- Будешь у нас в Майкопе, позвони, хорошо?

- Хорошо.

- Правда позвонишь? (он уверен в моей поездке на Северный Кавказ больше, чем в звонке).

- Правда. Береги себя.

- (Шёпотом) Мне кажется, кунаки приедут в Могилёв раньше, чем мы все соберётся в Адыгею. Не прощаюсь, ещё увидимся.

- Я тоже так думаю.

- До новой Биеннале, новые друзья!

А причём тут арбуз?

Арбуз подали в самом конце ужина перед чаем, порезанным на маленькие кубики по европейскому образцу. И все наперебой, аккуратно подцепив водянистую сладость, причащались ароматной мякоти и шутили, что так есть арбуз совершенно невозможно и необыкновенно хорошо. И лучшего арбуза мы не ели. Никогда. Нигде, на всём земном шаре.