Пастернак в графике.

  Идея сделать серию работ, посвящённую творчеству Бориса Пастернака, зрела у меня больше 10 лет. Но браться за такой обширный и непростой труд было боязно, неловко. Да и выделить достаточно много времени, чтобы не спеша и тщательно продумать каждую деталь, технически точно и ясно реализовать идею, было почти невозможно.

С тем, что любишь особенно сильно, всегда сложнее всего. Да и сложить целый мир звуков, символов, образов, рифм и ритмов, неловких проявлений чувств, ярких и цельных впечатлений, глубины мысли в нечто единое и законченное мне совсем не представлялось реализуемым.

  К тому же при работе с художественным текстом у графика всегда есть соблазн уйти в иллюстративность, а в случае с наследием Бориса Леонидовича этого нельзя было допустить ни в коем случае. Нужен был живой изобразительный язык и свободная пластика, в которой в ювелирно точной пропорции замешивались реализм и абстракция, символика и чувственная непосредственность, свежесть трактовки и опора на традиции графического искусства, лаконичность композиции и техническая раскрепощённость. Любой перевес в ту или иную сторону звучал бы фальшивой нотой и разрушил бы саму задумку в корне. Задача складывалась более чем непростая.

  И вот, сделав очередную портретную зарисовку и заручившись поддержкой друзей из разных творческих сфер, набравшись храбрости и приостановив работу над всеми другими проектами (как оказалось, на почти 3 месяца), я взялась за материал.

  Визуальная часть здесь была важна менее всего - сначала нужно было "напитаться" мелодикой стиха и комкующимся, лавинообразным густым потоком прозы, наслушаться гудящего тембра голоса поэта, пропустить через себя хрупко-рассыпчатую вибрацию музыкальных произведений, вышедших из-под руки Пастернака-композитора (их известно 4: 3 прелюдии и одна небольшая музыкальная фраза, записанная в виде автографа в альбоме гимназического товарища будущего писателя).

  Сначала я выделила основные направления литературной деятельности Пастернака, чтобы определиться с количеством исследуемых тем и структурой графической серии. После серьёзных рассуждений и обобщений их оказалось 4: проза, поэзия, переводы грузинских поэтов и переводы зарубежных авторов. Дальше, сужая круг подтем для большей цельности графических образов и облегчённого восприятия серии зрителем были выделены самые яркие ключевые направления и сюжеты в каждой теме. Мне хотелось поработать и в жанре мемориального экслибриса, поэтому "закручивать" свою графическую историю я начала вокруг него.

  За основу я взяла портретную зарисовку писателя в профиль. Для малого формата и обобщённой изобразительности, характерных для этого жанра, она хорошо подошла. А дальше включилась так любимая самим Пастернаком импровизация: в поисковых эскизах стали возникать образы, раз от раза проявленные в произведениях автора разных лет - поезд (один из сборников стихотворений поэта так и назван - "На ранних поездах"), распятие оконной рамы, чистые листы бумаги, звёздное ночное небо, вихревый поток, объединяющий и смешивающий знакомые формы и символы реальности ("И страшным, страшным креном к другим каким-нибудь неведомым вселенным повёрнут Млечный Путь"). Спиралеобразная композиция органично интерпретировала это порывистое движение духа, творческой мысли, любви в пространстве и времени.

  Конечно, мне хотелось вместить в графический лист самых важных персоналий грузинской поэзии, переведённой Борисом Пастернаком. Без близкого друга поэта, Тициана Табидзе с его пламенной нежностью и красотой, и глубиной чувствования, без размышлений над смыслом творчества в музыке поэтических строк Паоло Яшвили, без одухотворённого героизма Важа Пшавелы, без мудрости Акакия Церетели представить раскрытие темы очень сложно и всё-таки пришлось минимизировать визуально-интеллектуальную наполненность работы.
Известно, что Пастернак перевёл всего Бараташвили, поэтому за сюжетную основу я взяла именно этого героя и особенности его лирики, а концептуальное ядро - самое, пожалуй, известное стихотворение поэта-романтика - "Синий цвет". Первые его строки, воспроизведённые на грузинском и русском (в переводе Пастернака) языках задали движение в графическом листе, органично стилизуясь в лучи рассветного солнца.

Образ молодого лирика помог создать силуэт памятника Бараташвили в Тбилиси, авторства Б. Цибадзе и Ш. Кавлашвили и портретные изображения, созданные художниками прошлых лет к сборникам стихов.
Синий цвет - символ одухотворённости и чистоты, божественной искры и вечности, такой близкий и самому Пастернаку, не мог не появиться в моих работах. Вместо традиционного нейтрального чёрного цвета вся серия напечатана синеватым индиго. А голубовато-серый цвет основной бумаги добавил насыщенности отдельным элементам изображения. Так смысловая нагрузка логично связалась с формальным выражением темы.

  Конечно, самая узнаваемая часть переводческих трудов Бориса Пастернака - работа над шекспировским наследием, а монолог Гамлета по памяти воспроизводится именно в том самом характерном звучании. Его я и взяла в парную к предыдущей работу, где шрифтовые блоки на английском и русском "прерываются" портретами авторов.

Если характерные внешние черты Бориса Леонидовича я взяла с известной фотографии, то портрет Шекспира пришлось собирать по частям, изучая всевозможные графические и живописные изображения внешнего вида классика английской литературы. Расположив портреты по краям листа, чуть выведя их за пределы формата, хотелось создать ощущение сиюминутного диалога двух гениев, связанных общим творческим началом.

  От самых ранних, футуристически сложных, метафорически многозначительных и порывистых, до предельно простых и ровных, зрелых, наполненных мифологическими и христианскими символами, исследующих неразрывную связь природного начала и человеческой жизни, выстроенные в уникальную авторскую картину мира, стихи Пастернака, образно наполненные, подвижные и разнообразные, сложно укладывались в единое изображение. Поэтому я взяла для своей работы прямые цитаты, узнаваемые каждым образованным человеком.

"Я клавишей стаю кормил с руки...", "... меня наполнит как кувшин, водою и сиренью...", "...всем роспуском кистей лиловогроздых сирень вбирает свежести струю...", "Как обещало, не обманывая, проникло солнце утром рано косою полосой шафрановою от занавеси до дивана...", "...И так неистовы на синем разбеги огненных стволов, и мы так долго рук не вынем из-под заломленных голов...". А стилизованные силуэты парящих птиц ("...птиц из породы люблю вас..."), связывающие композицию работы в знак бесконечности (таинство мирососозидания и философия бытия), так часто встречающиеся в стихотворных строках автора, добавляют ирреальности и ощущения творческой неуспокоенности.

  Правдивая сказка с печальным концом, драма о русской истории, интеллигенции, революции, христианстве... роман сложно обобщать и характеризовать - его нужно читать и проживать. Для меня аллегорией романа стал огромный черный локомотив, мчащийся на читателя и сносящий всё на своём пути. В поезде впервые встретились Юрий и Лара, в поезде происходят ключевые повороты сюжета, всё повествование пересечено чередой железных дорог - расставания, знакомства, смерти, перестройки режимов и мыслей. Удивительно, но изучая материал, я нашла ровно такое же визуальное восприятие образа романа у выдающегося композитора прошлого века - Сергея Курёхина. Именно идею стремительно приближающегося мёртво-чугунного паровоза он хотел видеть в декорациях к спектаклю (оперный триптих) "Доктор Живаго" в постановке Большого театра (как жаль, что эта работа так и не осуществилась!).

Честно сказать, я оценила, но так и не полюбила ни одну из экранизаций романа (обычно их упоминают 3: 1965г., Дэвид Лин; 2002г., Джакомо Кампиотти; 2005г., Александр Прошкин), поэтому в работе полагалась только на первоисточник - оригинальный текст книги и собственное воображение.

  Противостоять тупой механической силе могут только любовь и вера, поэтому хрупкое размыкающееся касание мужской и женской ладоней я расположила в навершие композиции.
Техника офорта позволяет работать всеми изобразительными средствами сразу: точкой, линией, пятном, поэтому лёгкий линейный рисунок кистей рук на глубоком будто бурлящем чёрном фоне, мне показался наиболее интересным пластическим решением работы.

  В целом серия сформировалась в крестообразную структуру. В этом, безусловно, есть особый символизм и драма. Я думаю, что в посвящении Борису Пастернаку по-другому и не могло быть, ведь когда "дышат почва и судьба", когда мысль материализуется в совершенно конкретную форму и безусловная вера в Чудо существует, всё возможно. 
Серия закончена. Впереди окончательный выбор цвета бумажной основы и печать тиража. Но мне всё же кажется, что это не финал моей работы над темой.